Интервью

Корпоративное страхование – точка зрения крупного игрока Володин Алексей Михайлович Заместитель генерального директора – директор департамента страхования корпоративных рисков ООО СК «ВТБ Страхование», член правления

Прошедший 2015 год и начало 2016 года были непростым периодом для корпоративного имущественного страхования, наметился курс на стагнацию. Тем не менее, некоторым игрокам удается успешно работать в данном сегменте. О проблемах развития страхования и перестрахования корпоративных рисков с корреспондентом «Страхование сегодня» беседует Алексей Володин, заместитель генерального директора, член Правления компании ВТБ Страхование.

Мария Жилкина,
Медиа-Информационная Группа «Страхование сегодня» (МИГ)

Алексей Михайлович, как Вы оцениваете итоги 2015 года и предварительные итоги 1 квартала 2016 года по рынку корпоративного страхования и работе Вашей компании в этом сегменте? Какие тренды сохранятся в ближайшее время?

2016 год, в целом, повторяет то, что мы видели в 2015 году – а он был не самым простым. По нашим предварительным данным, по крайней мере, за 1 квартал 2016 года вырисовывается похожая картина – это второй кризисный год, с приблизительно той же динамикой практически по всем линиям бизнеса, кроме, пожалуй, ОСАГО. Рост рынка в 2015 году на 3,6 % обусловлен повышением тарифов по ОСАГО с апреля 2015 года. К настоящему моменту этот рост уже отыгран. Без учета ОСАГО рынок по итогам прошлого года упал бы на 3,8 %. Реальный рост показывают только два сегмента – страхование жизни и страхование имущества физических лиц. В обоих сегментах есть нереализованный потенциал, и пока крайне низкий уровень проникновения. Очевидно, что будет прирастать ДМС – на размер инфляции медицинских услуг. Все остальные направления будут стагнировать, как и в 2015 году. По меньшей мере по итогам прошедших 4 месяцев эта тенденция сохраняется.

В то же время, минувший год был неплохим с точки зрения прибыли страховой отрасли. Конечно, это не говорит о том, что страхование стало приносить стабильный финансовый результат владельцам компаний. Прибыль сконцентрировалась у весьма небольшого числа страховщиков, и ее основная часть – эффект от увеличения тарифов по ОСАГО, инвестиционный доход и переоценка.

ВТБ Страхование, в отличие от рынка, показала реальную положительную динамику. Здесь важно подчеркнуть, что моторное страхование, несмотря на свою более чем внушительную долю рынка в целом, не является нашим приоритетом – доля этого сегмента в нашем портфеле по итогам 2015 г. составляет всего 2,7%.

Наша доля на страховом рынке растет по ряду причин, главная из которых – нам удается выигрывать в конкуренции, привлекать клиентов из других страховых компаний. Мы выбрали достаточно агрессивную стратегию в отношении нашего ключевого сегмента – крупного корпоративного, индустриального бизнеса. И это дает свои результаты. По итогам 2015 года корпоративный портфель ВТБ Страхование вырос на 21%. Значимая часть этого бизнеса переходит от средних страховщиков, компаний за пределами топ-10. До кризиса клиенты, даже достаточно крупные, были готовы с ними сотрудничать, но сейчас ищут более надежных партнеров. Как итог, например, по страхованию имущества юридических лиц у нас наблюдался прирост премии в 2 раза, сборы за год достигли почти 3 миллиардов рублей (в то время как на рынке было падение на 11 %).

Как бы Вы определили, кто Ваш целевой клиент по корпоративному страхованию?

Это крупнейшие компании, входящие в топ-1000 промышленных и торговых предприятий. В основном, мы смотрим на реальный сектор экономики и только потом на финансовые институты. У промышленного предприятия можно страховать имущество, СМР, грузоперевозки, ОПО и т.д. Индустриальный бизнес наиболее интересен, поскольку он рентабелен с точки зрения страхования. Конечно, предприятия всех отраслей также заключают договоры ДМС, это достаточно интересный сегмент, но рентабельность там ниже.

То есть малый и средний бизнес – не совсем Ваш сегмент, в эту сторону Вы не смотрите?

Малый и средний бизнес – увы, плохо сформированный сегмент, непростой для любого страховщика. К сожалению, во всех случаях, когда мы с ним работаем, мы сталкиваемся с массой проблем. Тарифы там примерно такие же низкие, как и в крупном бизнесе, а процент того, что нельзя принимать на страхование из-за несоответствия нашим параметрам оценки рисков – высокий. К тому же, здесь много мошенничества, а значит, сегмент требует такого же андеррайтинга, как и крупный. Плюс еще и достаточно дорогая аквизиция. А в итоге – совсем небольшая прибыль.

В общем, наша позиция такая: мы безусловно занимаемся этим сегментов, поскольку мы оказываем нашим клиентам полный спектр страховых услуг. У нас существует специальное подразделение по работе с малым и средним бизнесом, мы работаем над оптимизацией всех вышеуказанных процессов. Но все-таки для нас это небольшой объем рынка.

Сторонники развития этого вида утверждают, что там ниже себестоимость, поскольку мелкие риски не так увязаны на перестрахование, кроме того, для оптимизации портфеля полезно иметь в нем много мелких рисков, они мало подвержены циклическим кризисным колебаниям, а также крупным и кумулированным убыткам…

Потребность в перестраховании там нередко все-таки присутствует. В имущественном страховании речь часто идет о достаточно больших страховых суммах. Но главная проблема сегмента – что это не те клиенты, которые осозн6анно выбирают страхование сами. В основном это те, которым его продали банки или лизинговые компании в качестве вмененного страхования. А это не дает возможность выстраивать долгосрочные отношения с клиентами. Сам-то он ничего страховать не хочет или не может, не стремится вникать в детали, просчитывать риски бизнеса. Мы, конечно, ведем разъяснительную работу, пытаемся донести нужность и важность страхования. Ведь как раз небольшим предприятиям страхование иногда нужнее, чем крупным компаниям. Но пока этот диалог не очень получается, и как только договор лизинга или срок кредита заканчивается – все, страхования больше нет.

Отличается ли у небольших предприятий-страхователей поведение при убытках?

По моторному страхованию они ведут себя как среднестатистический человек – заявляют все возможные убытки. А вот по страхованию имущества – неожиданно, но нет. Договор страхования воспринимается как формальность – подписали и забыли. Бывали случаи, когда страхователи не заявляли даже такие убытки, которые очевидно нужно было заявлять. Хотя сейчас таких примеров все меньше.

Расскажите о структуре корпоративного портфеля Вашей компании с точки зрения видов страхования. Довольна ли компания сложившейся структурой или будет ее менять?

У нас, наверное, один из самых сбалансированных портфелей на рынке. Каско и ОСАГО, которые составляют больше 60 % российского рынка – не наш сегмент, повторюсь, примерно 2,7%. Немного выделяется ДМС, примерно в равных долях – страхование имущества и страхование специальных рисков. Такую структуру мы считаем оптимальной, и менять ее в ближайшее время не намерены.

ДМС, которое в 2015 году принесло 32 % сборов, естественным образом растет быстрее из-за рыночной динамики роста стоимости услуг. Сейчас мы на 9 месте по ДМС в России, а целевым считаем 6-7 позицию. Мы рассчитываем, что это будет достигнуто за счет роста показателей объемов премии, а также за счет расширения клиентской базы.

К специальным рискам мы относим авиационное страхование, космическое страхование, морское и страхование грузов. Здесь тоже есть своя специфика. Потенциал авиационного страхования весьма ограничен: у нас, к сожалению, не то что новых авиаперевозчиков не появляется, но и старые выживают не все. Грузоперевозки сокращаются из-за кризиса. На рынок космических рисков мы активно вышли в 2015 году и сразу заняли 4 место в этом сегменте, однако мы понимаем, что федеральная космическая программа на 2016 год намного меньше по суммам. В общем, портфель по спецрискам всегда подвержен внешнему воздействию, на которое мы не можем повлиять.

Каковы Ваши намерения в отношении авиастрахования, с учетом складывающейся на этом рынке ситуации?

Крупнейший, второй в стране авиаперевозчик «Трансаэро», где мы были страховщиком, обанкротился. Рынок сократился, мы недосчитались достаточно серьезных денег, и где их в условиях кризиса замещать – не очень ясно. Есть понимание, что авиаперевозчиков в России пока больше чем нужно. Судьба мелких локальных компаний под вопросом, идет оптимизация сетки полетов. Перевозчики, в лучшем случае, укрупняются и объединяются. Количество маршрутов, и уж тем более количество самолетов, не увеличивается. А значит и рынок будет сужаться. Как следствие, из-за высокой конкуренции страховщиков на этом рынке, будут снижаться тарифы. При этом к данной линии бизнеса проявляется серьезный аппетит у западных перестраховщиков. На рынке вообще сейчас наблюдается избыток перестраховочной емкости.

Несмотря на все последние авиакатастрофы?

Несмотря ни на что. Рынок в состоянии переварить эти убытки. У западных перестраховщиков накоплены достаточные резервы, что усиливает конкуренция в этом сегменте. Они готовы снижать стоимость перестрахования, и тем самым побуждать и российских страховщиков снижать тарифы в борьбе за того или иного авиаперевозчика.

У Вашей компании отмечается рост премий по СМР на 29 % – как это получилось в условиях схлопывания этого рынка из-за отмены нормы по 1 % себестоимости?

Норма в 1% на страхование СМР в основном касалась госконтрактов. Мы на этот сегмент никогда особо не ориентировались, мы страхуем коммерческие проекты. Прирост в 2015 году скорее технический, он связан с тем, что реализовывалось ранее запланированное строительство, которое не было заморожено. В нескольких крупных проектах произошло увеличение стоимости строительства, и соответственно, страхования (в том числе из-за переоценки валютной составляющей). А вот нового бизнеса по СМР действительно очень мало, из-за этого ухудшаются показатели имущественного страхования юридических лиц в целом.

Интересно ли компании такое направление, как входящее перестрахование?

Да, мы идем в этом направлении с хорошей динамикой. По итогам 2015 г. ВТБ Страхование заняло 4 место по объемам полученной перестраховочной премии. Мы осознанно увеличиваем поток, выстраиваем отношения со страховыми компаниями, которым нужен надежный партнер, с которым можно работать, будучи уверенным, что по обязательствам заплатят. Где-то работаем и на технологии взаимности. Занимаемся международными программами, в частности, по авиации, космическому страхованию, пишем входящее перестрахование из-за рубежа.

Как Вы оцениваете масштаб влияния макрокономического кризиса на корпоративное имущественное страхование? Формула «Кризис – источник возможностей» – это ведь не про данный сегмент, и тут в ответ на кризис никаких инноваций не появляется?

Действительно, нет. Отрасль масштабно зависит от перестрахования, лондонского и континентального рынка. А там время течет медленно, никакого заметного развития не происходит, идут косметические правки, корректируются какие-то мелкие условия и оговорки… Скорее, это реакция на практику урегулирования крупных убытков.

Сказать, что произошло что-то инновационное и необычайное, что перевернуло рынок имущественного страхования юрлиц за последнее время вообще нельзя. Вот когда перешли к стандартной практике страхования от всех рисков – это и был, наверное, последний ключевой момент в развитии рынка. Даже в страховании ответственности и финансовых рисков за последние лет 20 ничего принципиально нового не появилось, просто идут частные изменения, применение лучших практик, вносятся коррективы в новые договоры. Это все не прорыв. Другой, вопрос, что может быть, прорыв в этой отрасли и не нужен...

Заставил ли кризис предприятия урезать их бюджеты на страхование, и если да, то на какой процент? За счет каких видов страхования предпочитают экономить в первую очередь? Есть ли у Вашей компании какие-то специальные антикризисные предложения, позволяющие сэкономить без существенного ухудшения защиты от реально опасных рисков?

Мы практически не сталкивались с такой постановкой вопроса у наших клиентов. Кроме, пожалуй, сегмента ДМС. Это выражается в том, что некоторые предприятия, где был широкий социальный пакет, предлагают выбрать медучреждения попроще, отказаться от каких-то опций в покрытии, чтобы оптимизировать стоимость страхования. От страхования имущества никто не отказывался. В спецрисках и ответственности, где страхование по сути обязательно – тем более.

Если говорить о страховании имущества, то мы сталкиваемся с другой проблемой. Когда началась волатильность курса доллара, многие клиенты захотели зафиксировать страховую сумму и премию в рублях, хотя до этого они были номинированы в долларах или евро в зависимости от происхождения оборудования. Нам пришлось провести довольно большую информационную работу с клиентами. Мы объясняли, что если говорить о восстановительной стоимости и указывать сумму в рублях, то при наступлении убытка, когда будет, утрачено, например, иностранное оборудование, которое закупается за валюту, выплаты в рублях не хватит. Сработает оговорка о недостраховании и пропорциональной выплате. И откуда тогда клиент будет брать недостающую часть средств? В итоге практически все клиенты либо ничего не стали менять, либо перешли на так называемые трех- или двухвалютные договоры. В них отдельно выделяется рублевая составляющая, то есть все то, по чему можно определить восстановительную стоимость в рублях – конструктивные элементы, строения и т.д. А уникальное, дорогостоящее зарубежное оборудование со стоимостью в евро или долларах номинируется в валюте и при страховом случае возмещается с учетом изменившегося курса.

Никакой другой активности страхователей, никаких вопросов: «у нас не хватает бюджета, подскажите, что делать, иначе мы вообще ничего страховать не будем» – практически не проявляется.

В продолжение темы волатильности валютных курсов, ощутили ли Вы влияние этого фактора на убыточность и на какие виды страхования в большей мере?

Конечно, фактор волатильности курса очевиден. Например, эта зависимость хорошо видна в авиационном страховании. Почти все воздушные суда – импортного производства, поэтому любой убыток – валютная составляющая. Имущество зависит в меньшей степени, поскольку восстановление части основных средств идет за рубли. При этом надо учитывать, что все западное перестрахование осуществляется в валютном эквиваленте, соответственно перестраховщик полноценно участвует в убытке независимо от курса.

Острее всего, конечно, эта проблема проявляется в моторном страховании – это самое уязвимое место для рынка. Страховые суммы тут рублевые, в том числе в парковом страховании, там идет амортизация. Но когда при убытке машина отправляется на сервис, стоимость запчастей будет рассчитана уже по новой цене, по выросшему валютному курсу. Соответственно страховщики выплачивают намного большую сумму в рублях, чем было заложено в расчеты при получении премии. Как из этой ситуации выходить – непонятно. Либо повышать тариф, либо не страховать вообще. Страхователь к дальнейшему повышению тарифов не готов. Мне вообще кажется, что тарифы на автострахование выше 10-12% – это уже не очень похоже на страхование. А сейчас уже мы видим тарифы по отдельным маркам машин 18% и более.

А что можно сказать о тарифной ситуации в имущественном страховании? Дно пройдено или тарифам есть куда еще падать?

Мне кажется, дно достигнуто давно. Действительно, мы увидели тарифы, которых не должно было быть на рынке. Это связано с действиями ряда достаточно крупных игроков, которые в результате потом оказались в фактически предбанкротном состоянии, либо полностью санировали свои портфели. Они активно демпинговали, а остальной рынок в рамках конкурентной борьбы был вынужден, так или иначе, следовать за ними.

Эта тенденция закончилась. Но, к сожалению, она закончилась на очень низком уровне тарифов, это и есть то самое дно. Сейчас хуже не становится, но обратный процесс идет очень сложно. Тарифы легко уронить, но потом очень сложно поднимать. Прежде всего, с той точки зрения, что это трудно объяснить клиенту.

Но Вы же не испытывали проблем с размещением в перестрахование и по тарифам периода ценового дна, значит, это естественный рыночный тариф?

Нет, тут есть одна особенность. Как правило, размещения по крупным рискам идут на базе эксцедента. Страховщик удерживает достаточно серьезную часть риска на себе, отдавая в перестрахование только то, что сверх лимита. В собственное удержание страховщика попадает основная масса убытков. А ситуация, складывавшаяся на рынке в последние годы, заставляла делать этот приоритет все больше и больше. Как только случался убыток, пробивавший этот установленный уровень, западные перестраховщики тут же начинали давление, в итоге которого увеличивалось либо собственное удержание, либо компании переходили на размещение на российском рынке. В итоге суммы на удержании российских страховщиков оказались достаточно ощутимыми, а западные перестраховщики не страдают, у них большая франшиза, и основная убыточность остается на российском рынке.

Центробанк намерен ввести контроль за собственными удержаниями страховщиков, значит, этому придет конец?

Может, давление со стороны регулятора на что-то и повлияет, не все здесь однозначно. Страховщик ведь может отдавать риск в перестрахование, но размещать его не в первоклассных компаниях, а на рынке России и СНГ. Весь вопрос – как там будут платить убытки. Наверное, поначалу такое размещение будет дешевле, но потом тоже должно начать дорожать. А западные перестраховщики все делают правильно, применяя соответствующие оговорки, лимиты, подлимиты а главное – франшизы, чтобы у них не получался отрицательный финансовый результат (за исключением действительно катастрофических событий). Все небольшие, но частые убытки собирает российский рынок.

Скорее всего, сам рынок придет к тому, что в имущественном страховании будут повышаться франшизы и, наверное, будут повышаться тарифы, потому что и в этом сегменте убыточность растет с каждым годом. Пока что страхователи, даже крупные клиенты, отрицательно смотрит на франшизу. На западных рынках в принципе не бывает таких маленьких франшиз, на которых мы здесь работаем с большинством компаний. Там миллион долларов – нормальная франшиза для крупного имущественного комплекса. У нас – 1-2 миллиона рублей. Обосновать франшизу 70 миллионов удается только для крупнейших топовых предприятий-страхователей.

Страхователь же платил премию, ему надо видеть, что «не зря»?

Ну да. Хотя крупнейшие предприятия, те, кто разбирается в этих процессах, уже так не рассуждают. Но большинство придерживается все той же точки зрения, более того, они от такой политики пока остаются в плюсе – при сложившемся уровне тарифов им выгодно, чтобы страховщик оплачивал все убытки. А перестраховщики давят с другой стороны, требуя увеличивать собственное удержание.

Если имущественный сегмент по всем параметрам такой неблагоприятный, почему в нем такая высокая конкуренция, что там держит страховщиков?

Прежде всего то, что убытки характеризуются определенной вероятностью. Кому-то выпадают серьезные выплаты, что заставляет по-другому формировать свой портфель, а кто-то проходит период страхования достаточно легко и продолжает такую линию. У страховщиков нет консолидированной позиции, все говорят про убыточность, но никто не соглашается ограничить некую минимальную планку, ниже которой опускать тариф нельзя. Да это и стало бы сговором, с точки зрения ФАС. На уровне Центробанка много говорилось о введении института актуариев, которые бы отвечали за обоснованность тарифов, чтобы это можно было проверять. Но пока это все слова, на практике ничего этого нет.

Занимается ли Ваша компания страхованием ОПО и что Вы, в целом, думаете о будущем этого рынка?

Конечно, занимаемся, у нас около 2% этого рынка и 11-е место по итогам 2015 года. Для нас это составная часть полной линейки страховых услуг, которую мы должны предлагать нашим клиентам. В то же время, это рентабельный вид страхования, никаких серьезных убытков здесь не происходило, только мелкие страховые случаи.

Когда страховщики только начинали работать по этому виду, было много полемики. Было мнение, что тарифы изначально были завышенными, с чем в итоге согласилось и страховое сообщество. Кроме того, появились законодательные возможности для перерегистрации опасного объекта, то есть отнести его к другой категории и меньше платить за страхование. Пока все убытки на рынке ОПО небольшие, а изменить взгляд на этот сегмент получится, к сожалению, только после крупного убытка по объекту с максимальным лимитом 6,5 миллиардов рублей. Например, аварии ГЭС с затоплением близлежащих территорий. А смотреть на этот рынок по принципу «собрали столько, выплатили столько» нельзя. Рано или поздно большой убыток случится, и что тогда делать – резко поднимать тарифы? А такой убыток может случаться раз в 5-10 лет, но если за это время не накоплено резервов, рынок его не оплатит. Правильнее устанавливать некоторую справедливую цену, на мой взгляд, во втором варианте тарифов она и была определена. Хотя по шахтам, учитывая ряд убытков, лимиты возмещения оказались недостаточными, но это уже отдельный вопрос. В любом случае надо ориентироваться на некую долгосрочную стратегию и смотреть на результаты рынка за 5-7 лет.

Есть ли в сегменте корпоративного страхования так называемая «судебная проблема» – необоснованные решения судов против страховщиков?

В корпоративном моторном страховании – нет. Там есть возможность отбирать, кого принимать на страхование, а кого нет, при андеррайтинге смотрят не только на парк как таковой, но и на самого страхователя. Но главное, в корпоративном парке достаточно большой процент урегулирования идет в натуральной форме – в основном, застрахованные машины ремонтируются на станциях, а не идет выплата в денежной форме. Там проблема – исключительно в ценообразовании, в тарифах, а поля для мошенничества там особо нет. Мошенничество и суды с автоюристами бывают в лизинговом страховании, оно похоже на розницу, когда лизингополучателем является ИП.

Суды, решая споры с корпоративным клиентом, меньше руководствуются принципом «клиент всегда прав», хотя конечно общий вектор судебных решений все равно влияет и на эту сферу. Там нет каких-то вопиющих решений в пользу страхователей, спор идет между двумя юрлицами, и приходится принимать во внимание то, что написано в договоре.

К счастью, судебных дел у нашей компании очень мало, они не носят системный характер. Страхователь ведь тоже заинтересован в том, чтобы не потерять страховую компанию, он привыкает к обслуживанию, к урегулированию. В спорном случае ему проще попытаться найти решение в переговорном процессе, и мы стараемся идти навстречу, потому что клиент важен для нас. Часто страхователь принимает решение, как действовать в спорном случае, ориентируясь на будущую пролонгацию договора и перспективы сотрудничества.

Участвует ли Ваша компания в более инновационных линиях, где традиционно лидировали иностранные страховые группы – различные виды страхования ответственности предприятий, D&O, страхование кибер-рисков и т.д.? Что Вы думаете о возможности распространения подобных покрытий среди российских клиентов?

Кибер-риски – пока не проработанный вопрос, мы с этими рисками не работаем. Мы предлагаем страхование ответственности производителя, D&O, комплексное банковское страхование BBB. Страхуем по ним и нашу материнскую структуру, и входящие в группу организации, это позволяет нам накопить опыт и лучшую практику для других «рыночных» страхователей.

Вся проблема этих видов упирается в отсутствие облигаторных емкостей. Пока мы  вынуждены 95-97 % этих рисков перестраховывать на западе факультативно. Соответственно, повышается роль брокера и западных перестраховщиков, а мы выступаем фронтирующей компанией. Из этого следует проблема: если случится убыток, нам придется активно включаться в процесс урегулирования, как компании, выдавшей прямой полис. При этом доля участия в риске и уровень рентабельности не позволяют брать на себя такие затраты. Поэтому назрел вопрос создания пулов или какой-то российской емкости. Может, в этом качестве когда-нибудь выступит Национальная перестраховочная компания?

Вы считаете, НПК сможет полноценно работать по таким видам бизнеса?

Пока сложно сказать. Мы активно участвовали во всех обсуждениях по вопросу работы НПК на рынке. Окончательной модели НПК до сих пор нет, в проектах каждый раз по-разному предполагается, что они будут брать в перестрахование, а что нет. То же D&O: с учетом российской судебной практики – совершенно не убыточный вид страхования, просто на российском рынке не хватает емкости для работы с ним. Перестрахование таких рисков в НПК было бы интересно всем сторонам.

А в целом, Вы за появление НПК?

В целом – за. Мы изначально говорили, что мы за создание такой компании, потому что российскому рынку нужна емкость, нужна структура, нужны люди, которые понимают российскую специфику, разбираются, что можно осознанно брать в перестрахование, умеют управлять таким портфелем. Почему трудно разместить многие риски? Нет достаточной информации, статистики. Если сформируется профессиональная команда, которая сможет их оценивать, и будет емкость, то появится реальная возможность работать с теми рисками, которые по разным причинам нельзя перестраховать на Западе. Но только на добровольной основе, без обязательной 10% цессии. Там есть нюансы, связанные с андеррайтингом, с тем, как структурированы программы перестрахования, и в некоторых случаях 10%-ная передача повлечет за собой невозможность реализации такой программы.

В общем, если говорить о создании НПК для определенной группы рисков – мы всегда хотели ее появления. И мы ее видели не в качестве места, куда можно «сгрузить» убыточный бизнес. Есть же и абсолютно нормальный бизнес, помимо санкционных рисков, который можно туда передавать – была бы емкость. Но вот если со стороны НПК начинается недобросовестная селекция – страховое сообщество выступает против реализации проекта в таком формате.

Эту позицию декларируют все ключевые игроки, у всех одинаковое мнение. Мы последовательно ее доносили до регулятора в ходе всех совещаний с участием ЦБ. Надеемся, что в итоге будет принято оптимальное решение, способствующее качественному развитию российского страхового и перестраховочного рынка.